Акция (из сборника "Привал странников") - Страница 12

К оглавлению

Карееву надоело слушать, и он предложил:

— Выпьем, Вася.

— Как прикажете, Валентин Николаевич.

Выпили, и Кареев поднялся:

— Проводи меня, Василий.

— Слушаюсь.

Они стояли у стола, внутренне готовясь к трудному походу. Мутные Кареевские глаза вдруг осветила четкая мысль:

— Бутылку оставлять нельзя!

— Так забирайте, Валентин Николаевич! Завтра с утра пригодится.

—Не опохмеляюсь. Но бутылку возьму. Такое пропасть не должно. — Кареев ухватился за горлышко, поддержал равновесие связью руки с бутылкой, а бутылки — со столом, утвердился и двинулся, наконец, к выходу.

Передав бутылку (подержать) Василию, Кареев, стоял у своего «БМВ», долго рылся в карманах в поисках ключа. Все-таки нашел, скрыл дверцу, уселся, включил зажигание и, приняв от Василия коньяк, уложил бутылку на соседнем сиденье.

—Доберетесь, Валентин Николаевич? — осторожно и встревоженно спросил Василий.

— Домчусь, Вася! До свидания, милый человек!

— А бутылки обещанные когда вам передать?

— Каждый вторник, каждый четверг и каждую субботу ищи меня здесь.

— Так до послезавтра, Валентин Николаевич?

—Вася, Вася, родная душа, — сказал Карeeв и врубил первую скорость.

Машина покатила. Карeeв ехал и мурлыкал фальшиво:

Брали русские бригады Галицийские поля...

Офицер-следователь приподнялся в кресле, потянулся через стол и ударил Василия по лицу. Василий откинулся на стуле, прикрыл глаза. Открыл их, спросил:

— За что, ваше благородие?

—Чтобы нe врал, сволочь!

—Я не вру. И в документах все написано.

—Кто выписывал тебе эти документы?

—Кто выписывал, тот и подписал.

Еще удар. Поодаль сидел Бауэр в штатском, смотрел в зарешеченное окно.

— Это милые цветочки, скотина, — пообещал следователь. — А горькие ягодки тебя еще ждут. Говори, кто тебя сюда заслал?

— Нужда, ваше высокоблагородие.

Бауэр встал. Вскочил и следователь. Открывая дверь, Бауэр разрешил:

— Продолжайте. — И ушел.

— Ты все сказал? — поинтересовался следователь.

— Как на духу, — ответил Василий.

Следователь нажал кнопку звонка. Тотчас вошли двое.

— Через час встретимся. Может быть, за этот час ты что-нибудь вспомнишь. Тогда и поговорим, — пообещал следователь.

Василий все понял, поднялся и направился к тем двоим, у дверей. Его ввели в комнату, похожую на операционную, и местный хирург в серой форме приказал ему.

— Раздевайся.

...Через час его вернули следователю. Следователь заглянул Василию в помутневшие от страдания глаза и спросил:

— Что-нибудь вспомнил?

Василий попытался заговорить, издал даже первый жалкий звук, но говорить не смог. Он беззвучно заплакал.

На аэродроме Вирт, Бауэр и Кареев провожали первую группу. Они уже ободряюще похлопали по плечам отправляющихся в неизвестное трех своих учеников, а теперь смотрели, как те, горбатые от парашютов, шли к самолету, урчавшему включенными моторами. Кареев повернулся к Вирту и Бауэру, улыбнулся ослепительно:

— С почином, господа!

— Вот и начало, — констатировал Вирт.

— И начали точно в срок, — отметил Бауэр. — Поздравляю вас, господин Кареев.

— А я — вас, господин Бауэр. Да, а как мой Вася?

— Плачет, — односложно сообщил Бауэр.

— Когда очень больно, всегда плакать хочется. По моим пунктам проверили?

— Да. Врачи установили, что ампутация руки произведена не ранее двадцати пяти лет тому назад русским хирургом. Бутылка, переданная вам, содержит в себе армянский коньяк без примесей, изготовлена в ноябре сорокового года, а выпущена армянским заводом в оптовое распределение в апреле сорок первого. Документы — подлинные.

— Тогда пусть себе торгует, а, господин оберштурмбанфюрер?

— Пройдет еще одну проверку, — решил Бауэр.

— Что, попытка — не пытка, — согласился Карссв и вдруг рассмеялся, оценив двусмысленность сказанного. — Правда, только не в этом случае.

В умело расширенной, обжитой пещере, на плащпалатке, расстеленной на гладком земляном полу, безмятежно и с удовольствием спал Егор. Жесткий свет яркого солнечного дня проникал через отверстие-вход, но это только заставляло спавшего улыбаться, морщась.

Неслышно пришла Маша, глянула на Егора и осторожно миновала его, направляясь в свой угол. Там, сняв косынку защитного цвета и тряхнув влажными волосами, она развернула стыдливый сверток и, разложив по чемодану рации только что выстиранные лифчик, майку, трусики, прикрыла их снятой косынкой.

А Егор уже не спал: веселым глазом он следил за Машиными манипуляциями. Дождавшись их завершения, заметил ворчливо:

— Твоя чистоплотность, Мария, нас демаскирует.

— Я очень осторожно и незаметно все делала, Егор Иванович.

— Кончили об этом. Постирушки и омовения категорически запрещаю.

—Слушаюсь, товарищ майор.

—И без обид! — разозлился Егор.

— Слушаюсь, товарищ майор, — повторила Маша, помолчала, все-таки обижаясь, но не вытерпела, спросила: — Зачем я здесь, Егор Иванович?

—Не задавай глупых вопросов.

—־Нет, правда. Для того, чтобы разок выйти в эфир, а потом отсиживаться в пещере? Разок выйти в эфир может каждый из вас.

— Ты здесь, значит, ты здесь мне нужна. Я в такие путешествия лишних не беру. Скоро будет твой день.

— Когда?

—Когда все будет готово, когда я к Васе схожу.

—А где он. Егор Иванович?

—Сейчас, скорее всего, в гестапо, у Бауэра.

—А что он там делает?

—Что с ним там делают, вот вопрос! Ах, Вася, Вася!

— Бьют его, да?

— Если бы только били!

— А вы сразу знали, что будет так?

— Да. И он знал. Они должны его отпустить. Там все чисто.